|
Хорхе Луис Борхес родился в Аргентине в Буэнос-Айресе, в канун ХХ века, в 1899-м году. Его отец, будучи адвокатом, увлекался литературой. Он сочинял стихи, переводил с английского Омара Хайяма и даже написал роман. Бабушка по отцовской линии была англичанкой и считала, что ее внук должен получить английское воспитание. С этой целью она лично нашла ребенку няню-англичанку. Мать происходила из семьи потомственных испанских военных. Именно она привила Борхесу любовь к испанскому языку, который стал его родным. Но в семье говорили и на английском, и Борхес, по его словам, в детстве не сознавал, что английский и испанский – два разных языка. Младшая сестра Нора увлекалась живописью, позже она станет художницей. Самого Борхеса заинтересовала литература, он начал писать в шесть лет. В восемь он перевел на испанский сказку Оскара Уайльда «Счастливый принц», да так, что перевод сразу напечатал один из ведущих литературных журналов. В 1914-м году семья Борхесов отправляется в Европу и поселяется в Швейцарии, где Хорхе Луис получает образование и начинает литературную деятельность как поэт. В 1921-м году семья возвращается в Буэнос-Айрес, и Борхес начинает печататься в различных журналах, выпускает две книги стихов и две книги эссе. Уже в ранних произведениях он блещет эрудицией, знанием философии и языков, мастерски владеет словом (кроме испанского и английского, Борхес прекрасно знал латынь, французский, итальянский, португальский, немецкий). Временами Борхес отходит от поэзии и пишет фантазийную прозу. В 1937-м году Борхес устраивается на работу в библиотеку в пригороде Буэнос-Айреса, чтобы иметь хоть какой-то постоянный заработок. Ирония судьбы состояла в том, что в ту пору он был довольно широко известен как писатель, – но не в библиотеке. Однажды один из сотрудников заметил в энциклопедии имя некоего Хорхе Луиса Борхеса – его очень удивил факт совпадения имен и дат рождения, но это и осталось для всех только совпадением. В этой библиотеке Борхес прослужил 9 лет (а вообще, библиотекарем он проработал 27 лет). Всю свою работу он выполнял в первый же час, а затем тихонько уходил в подвальное книгохранилище и оставшиеся пять часов читал или писал... Вот что он скажет позже: «Я никогда не боялся неудач, не думал об успехе. Как Киплинг, считаю, что Победа и Поражение – это два обманщика. Никто не теряет всего, как это, порой, кажется, и не выигрывает так много, как представляется. По сути все это не имеет значения. Важнее иное – легко достижимое счастье чтения. И счастье писания. Это два прекрасных занятия». И он пишет… В 1955-м (до 1973-го) – Борхес – директор Национальной библиотеки Аргентины, и в этом же году он возглавляет сначала кафедру немецкой, а потом – английской литературы в университете Буэнос-Айреса. Кроме того, он ежегодно совершает поездки по разным странам Европы и Америки, где читает лекции об аргентинской литературе. Постоянно занимается переводами и… пишет. Мировая слава приходит к нему тогда, когда произведения начинают переводиться на иностранные языки. Начиная с 1960-х гг. Борхесу присуждается ряд национальных и международных премий. Он удостаивается высших орденов Италии, Франции, Перу, Чили, ФРГ, Исландии, в том числе Ордена британской империи и ордена Почетного легиона. Кроме того, Борхеса избирают членом академии в США, почетным доктором ведущих университетов мира.
Кажется: вот оно – счастье! Но если бы так было … Еще в конце 1920-х гг. у Борхеса заметно ухудшилось зрение (слепота была наследственной в семье отца), и к середине 50-х, когда он стал заведовать Национальной библиотекой, он почти полностью ослеп: Упреком и слезой не опорочу Тот высший смысл и тот сарказм глубокий, С каким неподражаемые боги Доверили мне книги вместе с ночью. (Х.Л.Борхес) Да, злую шутку сыграла судьба с великим человеком: множество книг и невозможность читать их. Последние 20 лет жизни Борхес не имел возможности ни читать, ни писать. «Я сказал себе: утрачен дорогой мир видимого; я должен сотворить иной мир вместо зримого, навсегда утерянного», – скажет Борхес. Он станет «на слух» изучать древние языки, открывшие ему целый мир скандинавской и англосаксонской литературы. Он станет писать стихи, диктуя строчку за строчкой. Во время реставрации власти президента Перона в 1974-м году Борхес был лишен всех занимаемых должностей (т.к. еще с юности критиковал антисемитизм, нацизм и фашизм). Но для него это не было поводом, чтобы оставить творчество. И в 1979-м году в возрасте 80-ти лет Борхес получает Премию Сервантеса – самую престижную в испано-язычных странах награду за заслуги в области литературы.
Рассказы Борхеса не раз подвергались классификации: то по структуре повествования, то по мифологическим мотивам, которые в них обнаруживали критики. Все это, разумеется, небесполезно для литературоведческого изучения. Важно, однако, при любой дифференциации не проглядеть главное - "скрытый центр", как выражается сам писатель, философскую и художественную цель творчества. Многократно, в интервью, статьях и рассказах, Борхес говорил о том, что философия и искусство для него равносильны и почти тождественны, что все его многолетние и обширные философские штудии, включавшие также христианскую теологию, буддизм, суфизм, даосизм и т. п., были нацелены на поиск новых возможностей для художественной фантазии. В "Книге о небесах и аде" (I960), "Книге о воображаемых существах" (1967), "Коротких и невероятных рассказах" (1967) выдержки из древнеперсидских, древнеиндийских и древнекитайских книг соседствуют с арабскими сказками, переложения христианских апокрифов и древнегерманских мифов - с отрывками из Вольтера, Эдгара По и Кафки. И ко всему он относится одинаково: без пиетета, без малейшей уступки мистицизму, откровенно любуясь бесконечной и многоликой игрой человеческой фантазии. Свой самый знаменитый сборник рассказов Борхес назвал "Вымыслы" - так можно обозначить ведущую тему его творчества.
Как правило, рассказы Борхеса содержат какое-нибудь допущение, приняв которое мы в неожиданном ракурсе увидим общество, по-новому оценим наше мировосприятие. Среди борхесовских рассказов есть также предвосхищения, предостережения, интерпретации. Вот один из прекрасных его рассказов - "Пьер Менар, автор "Дон Кихота". Если отвлечься на время от вымышленного Пьера Менара с его выдуманной литературной биографией, то о чем, собственно, идет речь? В остраненной, эксцентричной форме здесь рассмотрен феномен двойственного восприятия искусства. Любое произведение, любую фразу художественного произведения можно читать как бы двойным зрением. Глазами человека того времени, когда было создано произведение: зная историю и биографию художника, мы можем, хотя бы приблизительно, реконструировать его замысел и восприятие его современников и, следовательно, понять произведение внутри его эпохи - такой способ обдумывает Пьер Менар, но отказывается от него. И другой взгляд - глазами человека XX века с его практическим и духовным опытом. Это именно то, что, по мнению рассказчика, пытался совершить Пьер Менар, успевший "переписать", то есть переосмыслить, лишь три главы "Дон Кихота". Осовременивание классики совершается очень часто, но, как правило, остается неосознанным. Невероятное и непосильное предприятие Пьера Менара делает его наглядным. Французский критик Морис Бланшо счел "Пьера Менара" метафорой художественного перевода - верное, но слишком частное толкование. На деле подобное переосмысление происходит при анализе, при режиссерских и иных интерпретациях, да и просто при чтении. С середины 20-го века наука всерьез взялась изучать исторически обусловленные сдвиги в понимании и восприятии произведений искусства. По существу, борхесовский рассказ метафорически предвосхищает быстрое развитие таких областей культурологического знания, как герменевтика (наука об истолковании текстов) или рецептивная эстетика. В рассказе-эссе "О культе книг", как и в некоторых других рассказах, Борхес предвосхищает современную семиотическую теорию, только еще формировавшуюся в узких кружках специалистов и отнюдь не обладавшую ее сегодняшним резонансом. Ведь именно с последовательно семиотической точки зрения можно рассматривать весь мир как текст, как единую книгу, которую нужно прочесть и расшифровать. Пожалуй, наиболее многочисленную группу фантастических рассказов Борхеса составляют рассказы-предостережения. Английский ученый Джон Фейен интересно рассуждает о предупреждении, содержащемся в истории гибели Эрика Лённрота из рассказа "Смерть и буссоль": "Опасность, по-видимому, кроется в попытке ориентироваться по какой-нибудь избранной точке: не просто в поисках симметрии, а в любой попытке разума замкнуться в каких-то границах... При построении объяснений, способных предсказывать явления, модели иногда оказываются весьма полезными, но, как и любая система представлений, они могут заменить собой ту самую реальность, которой призваны служить: вúдение, закоснев, превращается в догму". Но особую тревогу вызывает у Борхеса пластичность человеческого ума, способность поддаваться внушению, менять идеи и убеждения. Борхес нередко постулирует относительность всех понятий, выработанных нашей цивилизацией. Самый впечатляющий символ этой относительности - рассказ "Тлён, Укбар, Orbis Tertius", в котором придумано, что группе интеллектуалов удается постепенно навязать человечеству совершенно новую систему мышления, произвольно изменить логику, весь свод человеческих знаний, этических и эстетических ценностей. Борхес не может скрыть, что восхищается силой воображения тех, кто создал новую систему взглядов, продумал ее до мелочей, сделал импонирующе стройной. Американский критик Дж. Ирби, почувствовав только эту тональность, счел "Тлён, Укбар..." "идеалистической утопией, которая представляет нам будущую победу духа над материей''. Однако в голосе рассказчика восхищение мешается с ужасом, поэтому правильнее было бы причислить рассказ к антиутопиям, и недаром автор называет Тлён "прекрасным новым миром" (Brave new world) - таково заглавие знаменитого в 30-40-е годы романа-антиутопии Олдоса Хаксли, изображающего обездушенное технократическое общество будущего. Ведь дух в рассказе Борхеса одерживает победу не над материей, а над духом же. Дух немногих над духом всех остальных. Понятия людей оказались так непрочны, незащищенны, что их легко заменили на абсолютно противоположные. Сочиняя свои интеллектуальные метафоры, Борхес проявляет дерзость по отношению к устоявшимся и общепринятым понятиям и даже к священным мифам и сакральным текстам западной цивилизации, в лоне которой он был воспитан. Чтение Евангелия, долженствующее внушить любовь и смирение, может привести к неожиданному смертоносному результату ("Евангелие от Марка"). А герой рассказа "Три версии предательства Иуды" вообще оспорил Новый завет, предположив, что богочеловеком был не Иисус, а Иуда, и искупление состояло не в смерти на кресте, а в гораздо более жестоких муках совести и бесконечном страдании в последнем круге ада (именно туда поместил презреннейших из грешников - Иуду и других предателей - Данте) . Заключительные строки этого рассказа: "...он обогатил новыми чертами - зла и злосчастия" - приближают нас к пониманию критериев, которыми руководствуется Борхес, создавая свои фантастические постулаты. В прозе Борхеса реальное и фантастическое отражаются друг в друге, как в зеркалах, или незаметно перетекают друг в друга, как ходы в лабиринте. Рассказы Борхеса часто кажутся снами: ведь во сне действуют обычно реальные, хорошо нам известные люди, но с ними происходят невероятные вещи. Зеркало, лабиринт, сон - эти образы особенно любимы Борхесом. Многие критики и весьма искушенные читатели были заворожены несравненной эрудицией Борхеса, его манерой подавать вымысел как комментарий, глоссу, просто пересказ чужих книг. "Писатель-библиотекарь" - так называлась статья Джона Апдайка, появившаяся в 1965 году в связи с выходом нескольких книг Борхеса в английском переводе. Апдайку вторит другой известный американский писатель, Джон Барт: "Точка зрения библиотекаря! ... Рассказы Борхеса не только постраничные примечания к воображаемым текстам, но вообще постскриптум ко всему корпусу литературы". Не случайно, Умберто Эко в образе хранителя архива, библиотекаря слепого Хорхе вывел именно Борхеса.
|
© ikimast |